Мало кого из рёкков демонизируют до такой степени, как Фенриса, или Фенрира, —  второго из детей Локи и Ангрбоды; и мало с кем так легко это проделать. Ангрбода — Мать Волков и предводительница Волчьего клана Железного Леса, поэтому неудивительно, что большинство ее детей — великаны-вервольфы. Но старший из ее сыновей от Локи оказался еще более крупным, свирепым и диким, чем все остальные. Он вырос таким огромным, что, как говорили, когда он открывал пасть, то челюсти его распахивались от земли до неба. Асы похитили его и отдали Тюру на воспитание — в надежде, что тот приручит его; но, по-видимому, разлука с матерью сказалась на нем не лучшим образом. Когда Фенрис вырос, у него начались приступы неуправляемой ярости, в которых он пожирал всех и вся на своем пути; к тому же, он стал таким большим и сильным, что удержать его не могла никакая цепь. (Асы пытались сковать его вначале одной магической цепью по имени Лёдинг, затем — другой, по имени Дроми, но Фенрис порвал и ту, и другую.)

Тогда асы наняли двергов, чтобы те выковали цепь из золота, в расплав которого добавили шесть небывалых вещей (корни гор, бороды женщин, шум кошачьих шагов, дыхание рыб, жилы медведя и слюну птиц). Только этой цепью Фенриса, наконец, удалось сковать. Подробно об этом будет рассказано ниже, в эссе Кевина Филана, а здесь достаточно сказать, что теперь Фенрис обитает в пещере под горой на острове Лингви посреди озера Амсвартнир в Нифльхейме. Там он проводит дни и ночи в угрюмом ожидании, а иногда начинает рваться с цепи и пытается избавиться от меча, распирающего его пасть. Он ждет того дня, когда, наконец, сможет вырваться на свободу и обрушить на асов свое отмщение.

Конечно, демонизировать его — легче легкого… но что может быть глупее? Фенрис — божество, а не демон; и, как все боги (и рёкки в том числе), он — олицетворение некой священной истины. Но проникнуть в тайну Фенриса нелегко: она сложна и неоднозначна. И к этой тайне не готовы те люди, которые инстинктивно подразделяют все на свете на добро и зло на том лишь основании, причиняет ли им та или иная вещь неудобство и боль или нет.

Во многих отношениях Фенриса можно назвать квинтэссенцией йотунской природы, доведенной до крайнего предела. Когда мы говорим, что йотуны по своей природе — часть Природы, это значит, среди прочего, что они причастны всей Природе в целости, а не только тем приятным ее проявлениям, к которым многие из нас так хотели бы ее свести. Вся Природа во всех своих частях опасна и отнюдь не расположена предоставлять человеку какие-либо привилегии перед другими своими частями. Море поглощает мореходов, огонь выжигает селения и посевы, снежные бураны заносят путников, а земля когда-нибудь примет ваш труп и наполнит его червями. Солнце, вокруг которого вращается наша планета, рано или поздно выгорит, и сама наша Галактика в конце концов остановит свой бег и распадется, прежде чем переродиться во взрыве и дать начало новой жизни.

Понимать, что во всем это не просто «нет ничего плохого», но есть нечто потрясающее, головокружительное и даже прекрасное, — значит, по-настоящему понимать йотунскую природу. Да, все это устрашает; и во всем этом есть также и добрая, благосклонная сторона, но полностью и навсегда сосредоточиться только на ней невозможно. Приходится принимать все в комплексе и не теша себя наивной верой, что силы природы сделают для вас особое исключение, если вы достаточно им понравитесь. Потому что так не бывает.

Хотя роковая судьба, которую олицетворяет Фенрир, неизбежна, это не значит, что ее непременно следует понимать как поражение. Один из главных уроков рёкков — в том, что сама по себе эта жизнь — ничто, и все сущее может в любой момент сгинуть в пасти Фенрира. Поэтому задача живых  — в том, чтобы сначала осознать эту истину, а затем собственными усилиями придать жизни достоинство и смысл, обрести которые без этих усилий она не может.

— Эбби Хеласдоттир

По-настоящему увидеть Фенриса — значит, увидеть великолепное существо, которое, однако, должно оставаться скованным, чтобы мир продолжал жить. Это все равно, что созерцать величие урагана, землетрясения или солнечной вспышки, осознавая, что это — тоже десница божества, и, тем не менее, понимая, что вред от этого огромен. Фенрис таков, каков он есть, всецело и совершенно; и он ни для кого не пойдет на уступки и не станет чем-то другим — даже если ему придется оставаться скованным. Есть ли в вас самих что-нибудь такое, что вы согласились бы держать в заточении, лишь бы не пришлось от этого отказаться? Если нет, то, наверное, понять Фенриса вам будет непросто. Он олицетворяет наше парадоксальное отношение ко Вселенной, с точки зрения которой все мы — ничтожные и легко заменимые пылинки… и единственный способ как-то обойти эту проблему — посмотреть на вещи с более высокой точки зрения, с которой сама эта парадоксальность видится божественной. Локи и Ангрбода любят своих детей всем сердцем, и Фенриса — в том числе. Они тоскуют по нему, они сострадают ему и оплакивают его участь. Но, вместе с тем, они не сделали ничего, чтобы спасти его от заточения (даже Ангрбода, Мать Чудовищ, которая готова на все ради своих детей), потому что они понимали: это необходимо.

У северного края острова воды озера розовели от двух потоков крови, стекавших сверху со скал. Я поднялся вдоль этих потоков и вошел в пещеру; на физическом плане этот путь привел меня на западную границу моей фермы, где лежат огромные валуны. Там, в пещере, залитой тусклым светом, я и увидел его — огромного, скованного цепью. Передо мною стоял волк ростом с коня или даже больше, и морду его пронзал огромный меч, пригвоздивший его к земле. Сверкающая цепь была не толще ожерелья. Щели желтых глаз вспыхнули в темноте, и в мысли мои ворвался его голос.

«Я хотел, чтобы ты увидел меня таким, — сказал он. — Я мог бы прийти к тебе без оков, той своей малой частью, которой позволено ходить на воле, если только она не чинит разрушений. Но я хотел, чтобы ты увидел именно это: я знал, что ты поймешь».

Я упал на колени на большой плоский камень перед ним и заплакал. Да, я понимаю тебя, Фенрис, одно из величайших порождений Железного Леса! Я понимаю, что такое голод и что такое необходимость. Я протянул руку и коснулся его плеча, очень осторожно. Я знал: если бы он не был скован, он сожрал бы меня, несмотря на то, что я готов стать его другом. Если бы он не был на цепи, я не смог бы прикоснуться к нему безнаказанно. Такова его природа — и моя, отчасти, тоже. Помню, Джошуа однажды сказал обо мне что-то очень похожее.

У меня не было с собой никаких подношений, так что я просто встал над ним, чтобы мои слезы упали на него. Ничего другого мне в голову не пришло. Мы поговорили еще немного, а затем я омыл руки в потоках его крови и вышел из пещеры. Снаружи оказалось очень ясно и холодно, туман рассеялся. Озеро Амсвартнир сверкало в солнечных лучах, и на мгновение мне показалось, что мой собственный мир остался невероятно далеко.

— Путевой дневник Рейвена

И вот еще кое-что, что я не только наблюдал на примере других людей, но и испытал на собственной шкуре: тот, кто заглянул Великому Скованному Волку в глаза и увидел его, понял его по-настоящему, не может сдержать слез. Чтобы понять одновременно и то величие, и то страдание, которые воплощает в себе Фенрис, нужно самому погрузиться в это страдание полностью, пусть хотя бы на миг. Парадоксы, заключенные во мне самом, я чту не меньше, чем парадоксальность его существования. Не все на свете легко, просто и однозначно, не все можно разделить на черное и белое, и тот, кто пытается свести парадокс Фенриса только к одной какой-то из его составляющих, упускает из виду главное. Фенрис таков, каков он есть. И ему проще умереть, чем стать каким-то другим. Да, он очень страшен. Но мне было полезно увидеть его, поговорить с ним, внять его мудрости (и — да, это настоящая мудрость) о темных глубинах души. Он знаток по этой части. Тем носителям йотунской крови, у которых возникают проблемы контроля над гневом (и в особенности тем, кто испытывает хищнический голод), работа с Фенрисом может принести огромную пользу, и дело здесь не просто в наглядном уроке самоконтроля. Чтобы по-настоящему договориться с внутренним Зверем такого рода, не следует рассматривать его как абсолютное зло — даже если его приходится держать скованным. Чтобы разобраться с ним разумно и здраво, нужно научиться любить его таким, каков он есть, а для этого необходимо увидеть его великолепие. Оплакивая Фенриса и воздавая ему почести, мы тем самым обретаем опору для уважительного отношения и к этой части собственного «я».

В культуре многих европейских народов волки — весьма значимый и столь же парадоксальный, амбивалентный символ. Крестьяне повсеместно боялись и ненавидели волков как хищников, которые нападали на их стада, а в голодные годы — и на самих этих крестьян или их детей. Для воинов, напротив, волк олицетворял такие достоинства, как сила, свирепость и верность стае; вдобавок, многие воины сами по натуре были хищниками и ценили этого зверя именно за те качества, которых так страшились крестьяне. Крестьян же они в одних случаях воспринимали как свою стаю, в других — как жертв (в зависимости от ситуации), причем на каком-то уровне даже осознанно.

С другой стороны, волк-одиночка был определенно опасен. Не случайно в странах Северной Европы изгоя-преступника называли «волчья голова» (подразумевалась награда за отрубленные головы волков-одиночек, терроризировавших крестьянские поселения). Фенрис — волк-одиночка во всех отношениях: асы похитили его щенком, насильно разлучив с теми, кто мог бы стать его племенем и семьей. И вместо того, чтобы, в конце концов, принять своих похитителей как стаю, он взбесился и натворил немало бед. В этой истории заключено важное предостережение.

Символика волка не сводится к архетипу Фенриса и хорошо разработана не только в скандинавской космологии. Изучая другие мифы о волках, мы сможем лучше понять, насколько важна роль демонизированного Фенриса в нашей собственной мифологии. Эбби Хеласдоттир пишет:

Образ Фенриса, угрожающего космической стабильности, был представлен в северных небесах созвездием «Большая Волчья Пасть» — группой звезд, охватывающей части современных созвездий Лебедя, Пегаса и Андромеды. Эта «Пасть» нацелена на Полярную звезду и соседствует с двумя рукавами Млечного Пути, которые мыслились как два потока — потоки слюны и крови, Вон и Виль, истекающие из пасти Фенрира. Подобный образ космического волка не уникален для космологии рёкков: он встречается по всей Европе и Азии и даже в обеих Америках. В мифах славянского и балтийского регионов волк, которому предстоит в конце концов разрушить мир, прикован к центру неба — Полярной звезде, а сковала его Зоря — тройственная богиня судьбы, известная в странах Восточной Европы под разными именами. Рано или поздно волка спустят с его железной цепи, чтобы он исполнил волю Богини и поглотил мир. Этого волка отождествляли с современным созвездием Малой Медведицы, оконечностью «хвоста» которой служит Полярная звезда.

Об архетипической связи волка с Малой Медведицей и с сохранением космического порядка свидетельствует также учение греческих философов-киников — школы, основанной Антисфеном (учеником Сократа) и его последователем, мудрецом Диогеном Синопским. Киники считали себя сторожевыми псами богини: само их название происходит от греческого kynikos — «подобный собаке». Они почитали Полярную звезду, известную в то время под названием «Киносура» («Собачий хвост»), и верили, что, когда звезда эта сдвинется с места (то есть, когда пес будет спущен с цепи), миру придет конец. На Крите поклонялись звездной богине Киносуре, от имени которой и происходит упомянутое название и которая была также связана с Малой Медведицей. В мифологии киргизов семизвездие Большой Медведицы мыслилось как отряд стражей, охраняющих двух коней (две самые яркие звезды Малой Медведицы), которых преследует космический волк. Когда волк догонит и убьет этих коней, настанет конец света.

Образ космического волка играл важную роль в идеологии монголов: они считали себя потомками лазурно-синего волка по имени Вечная Синева Небес, олицетворявшего небосвод. Это божественное происхождение оправдывало завоевательную политику Чингисхана, который даже народ свой назвал «синими монголами». В мифологии родственных монголам, но более древних тюркоязычных народов тоже фигурирует лазурный небесный волк, а их шаманская традиция схожа с формами шаманизма, бытовавшими в обеих Америках (и с шаманизмом рёкков), где волку, в свою очередь, отводилось немаловажное место. Например, в магии шайенов волк-предок отождествлялся со звездой Альдебаран, а его подруга, белая волчица, — со звездой Сириус.

Как упоминалось в первой главе этой книги, Фенриса можно рассматривать как своего рода «тень», или противоположность и дополнение, Бальдра. Оба они — жертвенные божества, каждый на свой лад. Чтобы цивилизация не погибла, асы захватили и принесли в жертву бога рёкков, «темнейшего из темных», самое необузданное проявление разрушительной части йотунской природы. В свою очередь, боги рёкков, Локи и Хель, подстроили жертвоприношение Бальдра — «светлейшего из светлых», наивысшее воплощение славы асов, — и захватили его в плен, чтобы цивилизация смогла выжить и после Рагнарёка, когда именно Бальдр воцарится над миром. И Фенрис, и Бальдр — заложники будущего: один когда-нибудь положит конец старому миру, другой — возродит мир и положит начало новой жизни. Как обмен Ньорда, Фрейра и Фрейи на злополучного Мимира и Хёнира неразрывно связал асов с ванами, так и этот обмен заложниками связывает их со всем родом йотунов и с богами-рёкками [1].

Видение Фенрира

Эбби Хеласдоттир

Открывается дверь в горе, словно рама картины,
У подножья ее — пышный зеленый лес,
Вдоль окраины леса течет голубая река,
Высоко в небесах сияет яркое солнце.
Внезапно все изменилось.
Река покраснела от крови,
Кровавый прилив несет на меня расчлененные трупы,
Высоко в небесах вознеслась гигантская морда Волка,
Он разевает пасть и пожирает солнце.
Небо темнеет в сумерках, падших на мир.
Остается лишь черное небо
И за ним, далеко-далеко,
Горизонт — серебряной лентой.

Мистерия Фенриса и Тюра

Кевин Филан

В Йотунхейме детям рассказывают, что «Старуха из Железного Леса родила троих детей: дочку-Смерть, сына-Разрушителя и дитя, которое обвило своим телом весь мир». Здесь мы поведаем о сыне, и о том, как его сковали в пещере Нифльхейма, и о том, какую цену пришлось за это заплатить.

Сразу скажем, что о Тюре нам известно совсем немного. Большинство легенд и сказаний о нем давно забыто — сохранилось лишь нескольких разрозненных упоминаний в источниках, миф о сковывании Фенриса и руна Тюр. Однако мы знаем, что когда-то он был важнейшим из всех божеств. Язычники назвали в его честь один из дней недели, а Тацит сообщает, что его высоко чтили готы и многие другие германские племена. Римляне отождествили Тюра со своим богом-воителем Марсом, из чего можно сделать вывод, что он и впрямь был очень могущественным и широко известным божеством. По словам Тацита, иногда ему приносили человеческие жертвы. Но некоторые племена выше чтили другого бога, которого римляне приравняли к своему Меркурию, — странствующего чародея и мастера рун, которого мы знаем как Одина.

Некоторые лингвисты считают, что имена «Тиу» и «Тюр» происходят от того же корня, что и санскритское «дайюс» или латинское «deus», и означают попросту «верховный бог». Они предполагают, что Тюр был предводителем асов до того, как это место занял Один. Другие отмечают, что Тюр тесно ассоциировался с тингом — собранием, на котором свободные люди обсуждали законы и избирали вождей. Если он действительно был владыкой тинга, то вполне резонно предположить, что когда-то он возглавлял и собрание асов как бог закона и порядка.

Тюр славился своей честностью. Древнеанглийская руническая поэма отождествляет его с Полярной звездой: «Честь — это звезда, верность которой хранят те, кто возвышен. Она всегда ведет верным путем через самое темное время. Так и благородный человек никогда не обманет». Итак, это не только история о том, как был скован Фенрис; это еще и повесть о том, как верховная власть перешла от Тюра к Одину.

Бросив Йормунганда в море и отослав Хелу в Хельхейм, асы привели Фенрира в Асгард, чтобы там воспитать его в послушании и верности. Они помнили, что сказали Норны. Они знали, что Фенрира нельзя оставить на свободе — иначе он в конце концов поглотит весь мир. Но боги, как и люди, иногда пытаются избежать своей судьбы. Они знали, что из гордого волчонка когда-нибудь вырастет могучий зверь, и надеялись, что им удастся приручить Фенрира и сделать его своим стражем. И Тюр взял юного Фенрира на воспитание. Из всех асов лишь он один понимал, как покорить дикого зверя. В его жилах текла кровь Йотунхейма: он был сыном инеистого великана Хюмира. Он лучше всех понимал, как держать в узде свои страсти, и делал все возможное, чтобы научить этому и Фенрира.

Если у вас когда-нибудь была собака, вы знаете, какая эмоциональная связь возникает между псом и его хозяином. Тюр славился своей честностью и бесстрашием; он любил свое племя и отважно защищал его от врагов. Разве мог он не полюбить Фенрира? Ведь все эти достоинства присущи и волкам, стайным хищникам; а Фенрир был самым сильным из волков, квинтэссенцией самой волчьей природы. Некоторые говорят, что Тюр попросту был единственным из асов, кому хватало храбрости кормить этого могучего волка. Но мне кажется, что Тюр любил Фенрира, потому что хорошо понимал его, — и тот отвечал взаимностью.

Однако Фенрир продолжал расти, и вскоре асы поняли, что сбросить пророчества со счетов не удастся. Они попытались связать его, но Фенрир легко разрывал любые цепи. Наконец, боги послали Скирнира (того самого, который добыл Герд в жены Фрейру) к мастерам-карлам. Поначалу они хотели отправить своего обычного посредника, но Локи на сей раз отказался помогать асам. Он не хуже других (и даже лучше многих) понимал, что сковать Фенрира необходимо, но это не значило, что он готов участвовать в сговоре против собственного сына.

Карлы исполнили просьбу Скирнира. Они выковали цепь из шума кошачьих шагов, бород женщин, корней гор, сухожилий медведя, дыхания рыб и птичьей слюны. И дали этой цепи имя «Глейпнир» — «Обманщик».

Асы предложили Фенриру испытать свою силу и разорвать Глейпнир, но Фенрир был не дурак: он понял, что цепь волшебная, и согласился лишь на том условии, что кто-нибудь из асов вложит ему в пасть правую руку — как залог того, что его освободят, если порвать цепь не удастся. В германской культуре правой рукой делали особый жест, когда приносили клятвы, и сами по себе клятвы воспринимались очень серьезно. Трудно было оскорбить человека сильнее, чем назвав его клятвопреступником; и немного было преступлений столь же презренных, как нарушение клятвы. Так что асов остановил не страх перед Фенриром, а страх бесчестья. Все стояли молча; никто не смел принять брошенный вызов. Но, наконец, сам Тюр, предводитель тинга асов, — тот, кто любил Фенрира больше всех, и тот, чье слово имело силу клятвы, — выступил вперед и вложил руку в пасть волка. Он не был бесчестным, нет; напротив, во всех Девяти мирах не сыскалось бы никого, кто превзошел бы его честью. Но он был вождем и предводителем богов и людей и поклялся защищать их миры во что бы то ни стало. Фенрир любил Тюра и доверял ему; и когда Тюр принял его вызов, он без сопротивления дал надеть себе на шею «Обманщика». Так был скован Фенрир; и так Тюр пожертвовал своей рукой — и своим словом, и своей честью, — дабы исполнить то, чего требовал долг. Снорри Стурлусон пишет, что все боги смеялись, глядя как Фенрир сражается с оковами, и только Тюр не смеялся. Ему бы стоило добавить, что Тюр плакал — плакал о друге, которого он любил, и о великом бремени, которое легло на них обоих.

Власть такого рода, которую олицетворяет Тюр, лучше всего годится для маленького племени. Когда все знают, что могут абсолютно доверять слову своего вождя и что он никогда им не солжет, то племя может действовать как единое целое, как сильная и эффективная община. Но в более крупном клане иногда возникает необходимость в «бесчестных» поступках. Перед лицом опасности для всего народа правителю иногда приходится прибегать к макиавеллиевским манипуляциям и коварной двойной игре. Тюр не мог этого не понимать. Он был прямым и честным божеством, чуждым всякой хитрости. Он не был коварным стратегом, как Один. И Один тоже это понимал и знал, что богам нужен предводитель, способный не только на честность, но и на хитрость. Одни говорят, что Один сделал то, в чем действительно нуждались боги и люди. Другие — что он завидовал Тюру и специально подстроил все это, чтобы его свергнуть. Возможно, и те, и другие правы; возможно, и те, и другие ошибаются. А сами боги — что Одноглазый, что Однорукий — ответа нам не дают.

Так или иначе, Один подарил Тюру Фенрира со словами, что только ему одному хватит сил заботиться об этом гигантском звере. И Тюр, давно восхищавшийся огромными волками — спутниками Одина, с радостью принял дар. Он знал, что Один не лжет: действительно, ни в Асгарде, ни в Ванахейме не нашлось бы больше никого, кто смог бы стать «альфой» для Фенрира. И Тюр стал кормить и воспитывать волчонка и привязался к нему; и Фенрир тоже его полюбил.

Лишившись руки, Тюр утратил и былую силу. Он сдержал важнейшую из своих клятв — защитил свой народ, пусть даже ценой собственного бесчестья и ценой страданий для волка, которого он любил, как родное дитя. Но когда ему пришлось предать Фенрира, что-то в его душе надломилось. И власть его мало-помалу перешла к Одину, как тот и предвидел. Со временем о Тюре почти забыли, а Одина стали превозносить как Всеотца и владыку богов.

Говорят, что Тюр до сих пор иногда навещает Фенрира и приносит ему лакомства, которые тот любил, когда был еще маленьким. Тюр садится рядом с могучим скованным волком и гладит его по голове; и оба они плачут о том, чего не избежать. Фенрир знает, что за всем случившимся стоял Один, и он поклялся убить его в день Рагнарёка. Он хочет отомстить — не только за себя, но и за Тюра, которого он признал своим хозяином, и полюбил, и любит по сей день.

Я же могу сказать лишь, что пути богов — не для смертных. Их правда — не наша правда, и мне ее не понять.